Японские кайданы на русский манер, или Русские байки с японским акцентом - Тояма Токанава

Японские кайданы на русский манер, или Русские байки с японским акцентом

Часть 1

Тояма Токанава

© Тояма Токанава, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Во всем мире люди любят страшные истории. Любят рассказывать их и, конечно же, слушать – глубоким вечером или поздней ночью, в компании друзей и приятелей.

Кто-то любит травить байки, собравшись с друзьями ночью у костра, кто-то – в мрачной комнате, где зажигают свечи и рассказывают кайданы1. Кто-то слушает небылицы о приведениях, рассевшись у камина, а кто-то – в маленькой тесной кухне, в тусклом свете желтой лампочки.

В эти небылицы никто не верит, конечно же. Никто никогда не признается, что верит, однако у каждого в запасе найдется хоть одна жуткая история, связанная с чем-то потусторонним. Это объединяет людей по всему миру, людей из совершенно разных стран, совершенно разных культур. И у каждого народа найдется пара страшилок, которые так похожи на то, что происходило с тобой.

Это всего лишь страшилки, в чем-то забавные, но в основном жуткие и жестокие.

Не верьте ни единому слову – все это вымысел, такого не бывает на самом деле!

Но почему тогда байки из разных концов света так похожи?…

Байка первая. Бакэ-неко

Было дело, году в две тысячи десятом я решил слегка поправить свое материальное положение и устроился на работу – ночным сторожем, представьте себе, в столовую.

Это была старая столовая, знавшая еще советские времена. Когда последний раз там устраивался капитальный ремонт, сказать было трудно. Каменный пол в этой столовой навевал мысли, как ни странно, о буддистском храме: тут и там можно было заметить гладкие серые ямки в каменных плитах, выбитые миллионами чьих-то упорных шагов.

За полтора десятка лет у столовой со звучным названием «Восход» сменилось несколько хозяев и последние, видимо, считали, что выгоднее нанимать охранника на ночь, чем поставить сигнализацию.

Да, в наше время и в нашей стране еще остались такие вот сооружения, как этот древний памятник коммунизму и перестройке. Последние хозяева поставили новые мармиты в горячий цех и симпатичные полочки в бар, покрасили стены в веселенький желтый цвет, но «Восход» как был привокзальной «столовкой» советского типа, так ею и остался.

Работа у меня была непыльная – с семи до семи, ночь через ночь. Хотели составить график получше, но третьего охранника никак не могли найти, и моим напарником был только Толик.

Платили мало, конечно, но зато у меня был телевизор и кушетка, горячая вода и оплаченный ужин, и, по слухам, уже лет пять не было случаев посягательства оголодавших пьянчуг на пельмени и макароны, что готовились в этой столовой.

Я сам в то время был еще студент, и даже жалкая зарплата сторожа мне была хорошим подспорьем, тем более, что большую часть ночи я тупо смотрел телевизор и гонял чаи – а бывало, еще и что покрепче.

Таким вот образом проработал я где-то месяц, пока не случилась одна история, которую я вспоминаю до сих пор.

Конечно, надо заранее упомянуть про одно важное обстоятельство.

При столовой у нас жила кошка.

Ну как в столовой и без кошки? Хоть какая, да будет, все равно сердобольные поварихи кого-нибудь подкормят. Звали ее Маша, и она была самым настоящим талисманом «Восхода». И даже санитарная служба (о, чудо!) закрывала на нее глаза. Ну, никак нельзя было выгонять такую особенную кошку.

Была она, во-первых, черная.

Черная с головы до кончиков лап, и ее шерсть блестела на свету, словно черное масло.

Усы у нее были короткими, жесткими и угольно-черными. Глаза – желтыми, как ломтики «российского» сыра.

Взгляд у нее был умный, осмысленный, словно она думала и даже могла говорить на человеческом языке. На своих смотрела ласково, особенно когда требовала чего-нибудь мясного. На чужаков смотрела прищурившись, словно думая про себя: «этот тип мне не нравится».

Во-вторых, кошка была большая и толстая. Толстая и очень тяжелая, потому что кормили ее каждый день сырым мясом, и спать она могла где угодно и сколько ей угодно. Я в шутку называл ее «мини-мамонт», потому что при ходьбе ее жирок и шерсть перекатывались по телу, точно как у мамонтов с иллюстраций в учебниках истории.

Ночному сторожу всегда не хватает собеседника, и эта кошка составляла мне по ночам компанию. Я подружился с ней сразу же, я люблю животных…

Да и вообще, в «Восходе» старались кошку не обижать.

Говорят, тот самый охранник, который ушел незадолго до того, как пришел я, пнул Машку ногой в бок. Кошка даже болела несколько дней, а вот охранник в следующую же ночь сломал ногу.

Мне говорили, что она уже более пятнадцати лет вот так живет при столовой. Как она появилась, никто уже точно сказать не мог, но все старожилы в один голос говорили, что ей не меньше пятнадцати.

Столько лет для кошки – не шутки. Я удивлялся, конечно, говорил, что обычно кошки так долго не живут.

Но если подумать, у нее ведь здесь всегда ночлег и кормежка, в обиду никто не даст. Так она и жила всегда при «Восходе», кормилась мяском, гоняла со своей территории мышей и посторонних кошек или спала кверху брюхом.

Я никогда не был против, когда она приходила поспать у меня в ногах.

Я никогда не замечал за этой кошкой странностей, и не думал даже ни о чем подобном. Я вообще не был суеверным, пока однажды случайно не встретился со своим напарником в кафе.

Толик был человек простой, но интересный. Эдакий добряк: любил хорошую кампанию, любил «сто грамм» («но только не часто и с хорошей закуской»). Мастер на все руки, и с ним, надо заметить, всегда было о чем поговорить.

У него была жена и двое детей, и он, обычный работяга, тогда вкалывал на два оклада, да еще и подрабатывал сторожем, чтобы держать семью на плаву. Но семья и работа не мешали ему интересоваться всем подряд и читать множество книг во время ночных дежурств.

Однажды вечером, в его выходной мы с ним случайно встретились на улице, когда я шел на работу в «Восход». Ночью должна была быть моя смена, и я не хотел приходить поддатый, но Толик был очень взволнован, и уговорил меня зайти в кафе и перехватить по кружке пива.

Мы зашли в ближайшую кафешку, недорогую, но приличную, как раз такую, где без лишнего пафоса можно посидеть с другом и потолковать о том, о сем.

И вот, сидим, пьем, и он вдруг посмотрел мне в глаза и как скажет:

– Ты в прошлую смену ничего странного не замечал?

Я глотнул пива, подумал, обстоятельно припомнил свою последнюю смену и замотал головой.

– Нет, ничего странного не помню. А что?

Толик усмехнулся, опустил глаза и сделал какой-то странный, неопределенный жест рукой, будто хотел подобрать нужные слова прямо в воздухе, но не вышло.

– Видишь ли… Ты меня только за сумасшедшего не принимай. Мне кажется, с кошкой что-то не то.

– С кошкой? А причем здесь кошка? Беременная она, что ли?

«Уж не от тебя ли?» – хотел добавить, но осекся. Получилась бы неудачная шутка. Я отодвинул от себя кружку пива и решил пить не торопясь.

Толик потер грубой рукой свою залысину, нахмурился и тут же усмехнулся. И сказал:

– Да знаешь, странная она какая-то… У нас ведь в «Восходе» нет других кошек, верно? Верно. Даже крыс нет, Машка всех передавила. Ну, заметил бы кто, если бы в столовой еще десяток кошек водилось, так нет же…

– Ты к чему ведешь? – нахмурился я. Разговор получался совсем нелепым – какие десять кошек?

– Я веду к тому, что я, наверное, уволюсь, – ответил Толик и залпом осушил свою кружку. С громким стуком поставил ее на стол, потер руки и сказал:

– Чертовщина какая-то происходит там. Я в прошлую свою смену мяуканье слышал, да такое громкое, что спать было невозможно. Я просыпаюсь и слышу, как она орет на весь «Восход». Решил – пойду Машку пошугаю, чтобы спать не мешала. Или, может, покормить ее надо, или еще чего… Застряла, может, где, прищемило хвост, или просто кота ей надо. Орала она невыносимо, пошел, короче ее искать. Хотел свет включить – не фурычит. И ор кошачий тут же прекратился. Я уж думал, ладно, пойду спать, мало ли что… И тут – опять, еще громче, и не поймешь, откуда она вообще мяукает.

Достал фонарик, пошел к щитку, поковырялся – все равно не фурычит. Во всей столовке света нет, и кошка орет, как сумасшедшая!

Толик волновался, говорил сбивчиво, то и дело переходя на шепот. Он нервничал, и это было совсем не в его манере.

– И ты прикинь, Антоха… у меня мурашки по коже побежали…

– Толик, ты ж взрослый мужик. Ты че? – я отхлебнул пива, пока мой напарник случайно за разговором не присвоил кружку себе.